Welcome to the Rosarium - Страница 90

Но все надежды рушатся, когда я слышу щелчок выключателя. Звук различимый, несмотря на массу фоновых звуков. Слабый свет, который я видела сквозь ткань еще секунду назад, исчез. Ублюдок просто выключил освещение.

Я прикована наручниками к кровати.

В полнейшей тьме.

С повязкой на глазах.

Наедине с маньяком.

Если бы я знала, что этим кончится, то лучше бы позволила убить себя людям Галлахера.

Я не слышу его дыхания. Не представляю, где он стоит. И что делает. Смотрит на меня? Раздевается? Достает инструменты для пыток? Фантазии побрасывает картинки одна, страшнее другой.

Меня сбивает визг шин за окном, пьяный хохот и гремящая музыка этажом ниже. Если я буду кричать, даже если сорву связки, захлебнусь криком, меня никто не услышит. Я пытаюсь вспомнить все советы, которые слышала в репортажах про маньяков. Не провоцировать. Не сопротивляться. Быть покорной. Пытаться вызвать доверие и симпатию. Разговорить, заставить увидеть в себе человека. Отвлечь, оглушить, вызвать полицию. Последние четыре варианта отпадают. Он приказал молчать, и я в наручниках.

Что мне остается? Боже.

Он все равно меня убьет…

Я вздрагиваю всем телом, когда внезапно чувствую прикосновение чужих рук к своим лодыжкам. Он с удивительной осторожностью, едва касаясь, проводит пальцами до колена и опускается к ступням. Бережно снимает с меня одну туфлю, потом другую. Мое сердце готово вырваться из груди, я так часто дышу, что начинают болеть ребра. Во рту пересохло. И словно прочитав мои мысли, через пару секунд Роббинс капает на мои губы вином. Я открываю рот, жадно хватая жидкость. Он льет мне вино на язык, пока я не начинаю кашлять. Лучше бы это был спирт, чтобы я напилась и отключилась. Но Мартин не дает мне выпить много. Я слышу, как он ставит бокал на тумбочку. Вся дрожу, как натянутая струна, чувствуя себя голой, несмотря на то, что я все еще частично прикрыта — белье на мне. Я снова не понимаю, где он. И что собирается делать. Ожидание невыносимо. Панические волны, одна за другой, накатывают на меня, пока я не впадаю в состояние прострации и отрешения от происходящего. И ублюдок снова не дает мне спрятаться в самой себе. Его ладонь касается моей щеки, поворачивая голову, как я понимаю в своем направлении. Легонько ударяет, приводя в чувство и снова ласково гладит. Ощущаю на себе его прожигающий взгляд. Он оставляет невидимые отметины на всем моем теле.

Не знаю, что для меня страшнее — эта непонятная неуместная нежность или полное отсутствие слов с его стороны, возможности наблюдать за его действиями? Не уверена, что хотела бы видеть, как он достает огромный тесак, комментируя то, что собирается сделать, и начинает… Нет, даже думать не хочу. Пожалуйста, Боже. Я не хочу умереть так. Только не так. Помоги мне, Господи. В последний раз.

Сколько девушек, оказавшись в подобной ситуации, молили о том же? А скольким удалось спастись?

Все мои страшные теории и предположения рушатся, когда он прижимается губами к моим. Сердце пропускает удар.

Почему я вообще решила, что Мартин собирается меня убивать? Его губы пахнут тем же вином, что пила я. Мы пили его вместе… Он целует меня умело, неспешно, не принуждая отвечать ему. Обводит кончиком языка контур губ и целует снова. И я с удивлением понимаю, что не чувствую отторжения или неприятия.

Расслабиться и получать удовольствие. Что-то такое я тоже где-то слышала. Но внутренние установки не позволят. Масштабы катастрофы огромны. В голове мелькает мысль о том, что я оказалась втянута в тщательно подготовленную инсценировку. И все больше укрепляется с каждой секундой. Перриш подставил меня. Это и есть задание.

Прямо сейчас. Я. Выполняю. Задание.

Мартин разрывает поцелуй, и я слышу, как он раздевается. Звяканье пряжки ремня, звук расстегиваемой ширинки. Роббинс бросает одежду на пол, и забирается на кровать, которая прогибается под тяжестью его тела.

По-крайней мере, он не урод.

Цинично, учитывая ситуацию?

Возможно, но что мне остается?

Я жду, что он начнет стаскивать с меня белье, но этого не происходит. И снова это мучительное неведение и ощущение его взгляда на себе, которым он тщательно изучает, поглощает мое тело. А потом словно касанием легкого перышка дотрагивается до моего живота и скользит, очерчивая рисунки моих татуировок. Сколько моих любовников делали то же самое? Неужели и у этого больше ни на что фантазии не хватило? Наклоняя голову, Мартин целует меня чуть выше пупка, заставляя инстинктивно втянуть живот, скользит языком в ямку и поднимается выше. Теперь влажный теплый кончик его языка повторяет узоры на моем теле. Я опускаю голову вниз, хотя все равно ничего не могу увидеть. Роббинс обхватывает одной ладонью мое лицо за подбородок фиксируя от лишних движений, продолжая неторопливые ласки.

Не знаю, как он это делает, но ему удается заставить меня расслабиться. За все то время, что я нахожусь в повязке и наручниках он не сделал ни одного резкого или грубого движения, не считая легких ударов пальцами по губам. А когда ждешь насилия и боли, подобное поведение сбивает с мысли, вносит хаос в эмоции и инстинкты. Или я просто ищу оправдание тому, что начинаю реагировать на прикосновение Роббинса? Низ живота напрягается, когда искусный язык Мартина проводит полоску вдоль резинки моих трусиков. Обхватывает их зубами и тянет вниз. Это тоже заезженный трюк, но почему-то сейчас ощущается гораздо чувственнее, чем в предыдущие разы. Когда с нижней частью покончено, Мартин поднимается вверх, и удерживая вес на одной руке целует меня в губы. Вторую кладет на мой живот, растопырив пальцы, и легонько нажимает. Я всхлипываю, задыхаясь. Он выталкивает воздух из моих легких. И в тот момент, когда я пытаюсь вдохнуть, целует в губы. В голове темнеет от нехватки кислорода, и в то же время низ живота пронзает острое вожделение. Я обезумела? Или темнота и страх делают из меня сумасшедшую, потерявшую контроль над собственным телом и разумом, податливую игрушку в руках извращена. Можно свалить свои реакции на инстинкт самосохранения и состояние шока — это лучше, чем чувствовать себя шлюхой. Он ненадолго отпускает мои губы. И я резкими глотками начинаю хватать воздух. Его рука движется вверх по моему животу. Забирается под лифчик, опуская его вниз. Подушечкой пальца обводит сначала один сосок. Потом другой. Кровать скрипит и прогибается, когда он смещается и его голова опускается ниже и уже горячие губы смыкаются поочередно вокруг моих сосков. Он несильно, но ощутимо зажимает их между зубами, вызывая волну дрожи, а потом, словно утешая, легонько дует, и обводит языком. На моем теле осталось только одно место, где еще не побывал его язык, и я надеюсь, что до этого не дойдет. Но ошибаюсь. Потому что закончив с грудью, Роббинс снова скользит по моему животу, опускаясь все ниже. Я инстинктивно сжимаю ноги. И когда его руки ложатся на коленные чашечки, пытаясь их раздвинуть, я делаю усилие, чтобы не позволить ему этого. Тогда он звонко шлепает меня по бедру, и снова я с потрясением ощущаю, как низ живота отзывает спазмом на нестандартную ласку.